Мой дед называл «Дымным штреком» пивбар недалеко от своего жилища, в подвале фигурного здания на пересечении проспекта Ильича и улицы Владычанского (точный адрес – Ильича, 66). Позже я услышал точно такое же название забегаловок совсем в других местах города. Пусть их. Речь сейчас – о том, что на Калиновке.
Это был бич всех тетушек в радиусе нескольких кварталов. В «Дымном штреке» их мужья пропадали если и не навсегда, то уж на весь день – будьте уверены! Причем подлость заключалась в том, что пивбар находился на пути в места, куда муж посылался с пользой для семьи – например, Калининский рынок или, скажем, магазин «Комсомолец» (проспект Ильича, 72). Муж шел за покупками и не возвращался. «Дымный штрек», как Кронос, пожирал своих пивных чад. А чада не очень-то и сопротивлялись. Так оно замечательно устроилось в этой части Калиновки.
Мой дед жил в громадном «олимпийском» доме по Разенкова, 16. Здесь у него было однокомнатное логово, полученное от управления снабжения за многолетнюю и практически беспорочную службу на этой ниве. Поссорившись на старости лет с женой, дед ушел от нее из огромного дома на Ветке в свою разенковскую келью, где укрылся, как Ахиллес в своем шатре. Он был не дурак выпить, Евгений Степанович, что там греха таить. Каким образом ему при этом удавалось поддерживать в квартире идеальный порядок – загадка. Он, Евгений Степанович, был по природе своей чистюля и педант – но, что редкость, педант совсем не скучный.
В общем, понятно, что «Дымный штрек» был для деда что дом родной. Всегда хорошо выбритый, аккуратно одетый, он захватывал авоську – и исчезал из дома на полдня. Наслаждаясь абсолютной свободой, какая есть только у обеспеченного одинокого пенсионера, он грациозно заходил в «Дымный штрек», не спеша выцеживал бокал здешнего пива (сорт всегда был один, притом считалось, что из-за близости к пивзаводу здесь дают исключительно хорошее пиво). Потом медленно, врастяжку (иначе не ходил) направлялся на рынок или в «Комсомолец», делал там свои покупки – и по дороге домой пропускал еще бокальчик-другой. Дед любил поговорить, много повидал, умел рассказать, умел удержать слушателя. Его в «Дымном штреке» знали и ценили, на Степаныча народ даже специально подходил, придвигаясь из других краев небольшого, в общем-то, заведения. Особенным успехом пользовались две истории – как дед работал в 1944 году в танковом конструкторском бюро Жозефа Котина и был вхож в Кремль, и как он весной 1945 года имел в освобожденной Германии роман с немецкой графиней. Цена обоим историям была примерно одинаковая.
Устройство «Дымного штрека» припоминается очень простым. Подвал. Вниз ведет лестница в два пролета. Помещение одно и длинное, как кишка. Или, собственно, как штрек. Посетители нещадно дымят, еще не стесненные никакими цивилизационными рамками… В общем, этимология названия вам ясна.
Вот Ильича, 66 на старом снимке. На той стороне здания, что выходит на Владычанского, виден вход в искомое заведение:
Сразу у входа была стойка, за которой отпускали благословенную жидкость. Давали кое-какую закуску, из которой в памяти задержалась только совершенно особенная чехонь – ее в заведение привозили специально откуда-то из-под Таганрога. В хороший день на лестнице терся сутулый лохматый мужичок в старых клешах и неизменной розовой рубашке с цветочным узором — вылитый волк из «Ну, погоди!». Его звали Коля. Он имел на продажу раков, казавшихся отличными, и заведение позволяло ему все, поскольку его продукт привлекал дополнительных клиентов.
Завсегдатаев, подобных моему деду, в подвале водилось предостаточно. Я никогда не помню «Дымный штрек» пустым (и, соответственно, не дымным – тогда, в беззаботные 70-е, курили все и где попало). Помню непризнанного поэта еврейской наружности (кажется, потом я видел его в «Угольке» и в других местах – впрочем, там мог быть и не он, этих непризнанных поэтов, читавших душераздирающие стихи за пиво, везде хватало). Помню какого-то ветерана движения, всегда увешанного орденами (он, в отличие от моего деда, говорил скупо, но веско – однажды пригвоздил деда к позорному столбу, сказав: «Без пехоты ваши танки немцы быстро переделали бы на консервные банки», и дед смолчал, не чувствуя поддержки аудитории, а мне было жутко обидно – ну, как же так?). И еще запомнился не человек, а дело его рук – смесь пива с портвейном. Называли это «красный ерш», как он действовал, не знаю, но употреблять его остерегались без специального опыта даже те калининские джентльмены, которые с «белым ершом» были на «ты». Это пойло считалось уделом каких-то особенных бойцов.